Если возница не обманул, значит, оказалась я в середине девятнадцатого века. А что я знаю об этом времени? Да почти ничего.

Из школьных уроков я помню, что крепостное право отменят тремя годами позднее. Что недавно закончилась Крымская война. И что страной руководит император Александр Второй. Вот, собственно, и все мои познания в истории.

Возница хочет знать, кто я такая. Меня интересует тот же вопрос. Шуба на мне, судя по всему, дорогая, но это вряд ли о чём-то говорит. Может, я – крепостная актриса, фаворитка местного помещика. При этой мысли меня передергивает от отвращения. С такими феминистическими взглядами в девятнадцатом столетии придется нелегко.

Мы подъезжаем к двухэтажному каменному особняку. Останавливаемся у парадного крыльца, и на звон бубенцов из дома выбегают люди.

– Эй, кого тут еще принесло? А ну прочь от парадного! Мы барина ждем с молодой женой!

Я холодею от недоброго предчувствия. Быть женой какого-то барина мне тоже совсем не хочется. И где, интересно, этот барин сам? И не он ли устроил всё так, чтобы я в лесу в метель оказалась? Ну, то есть, не я, конечно, а его законная супруга.

Возница, несмотря на сердитые окрики, с места не двигается. Напротив, сам кричит:

– А ты глаза разуй! Не видишь, не один я – с барыней. Я ее в Волчьем логу подобрал. Кабы не мы с Гнедком, поди, замерзла бы у дороги. Не ваша ли хозяйка?

Сани обступают сразу несколько человек. Один из них держит в руках канделябр с горящими свечами.

– Ну? – нетерпеливо спрашивает мужик, что меня привёз.

Я на всякий случай закрываю глаза – чтобы не вздумали приступать ко мне с расспросами. Я всё равно мало что могу прояснить.

Сейчас я боюсь, что слуги могут опознать отнюдь не барыню, а только ее шубу. И если мы с этой женщиной поменялись местами (а кажется, в книгах обычно именно так и происходит), то как я объясню, откуда я взяла ее одежду?

А если они признают и барыню, то значит, мы поменялись не только одеждой и временем, но еще и телами (так в романах тоже случается сплошь и рядом). Этот вариант был более безопасным, но и более неприятным. Мне совсем не хочется, глядя в зеркало, находить там чужое отражение.

– Красивая какая! – слышу девичий голос.

А женщина постарше тихо добавляет:

– Может, и наша. Кто же знает? Барин только недавно женился, да и то в Москве. Мы ее сиятельство не видели ни разу.

Так, хорошо, значит, признать или не признать во мне барыню может только сам барин, а его отчего-то нет.

Женщина будто вторит моим мыслям:

– Они давно уже должны были приехать, еще к обеду. Может, с лошадьми что случилось, или дорогу занесло.

Мужчина, что меня привез, тяжело кашляет:

– Слышал я давеча в уезде, что второго дня четверо каторжников с этапа сбежали. Ищут их теперь повсюду.

Женщина охнула, закричала:

– Егор Андреевич, слышите, а ну-как они на карету напали? Не нужно ли людей по дороге послать?

Что отвечает неизвестный мне Егор, я уже не слышу – меня подхватывают на руки и несут в дом. Поскольку я всё еще могу оказаться их хозяйкой, относятся ко мне со всем почтением.

Устраивают меня в теплой комнате у печки, помогают снять намокшую от растаявшего снега шубу и укутывают большой пушистой шалью. Подают на подносе рюмку какого-то сильно пахнущего напитка и тарелку горячего супа, судя по запаху – грибного.

– Не побрезгуйте, ваше сиятельство. Такое лекарство при морозе – первейшее дело.

Я не любительница крепких напитков, они до добра не доводят, но принесенную ёмкость всё-таки опорожняю. Мужчина, что принес поднос, одобрительно крякает, когда я ставлю назад пустую тару. Супчик тоже оказывается весьма недурным.

От горячительного напитка и от домашнего тепла меня клонит в сон. Мужчина мигом подсовывает мне под голову подушку. Я благодарно киваю. У меня нет сил даже на то, чтобы вспомнить события этого дня.

Правильно, я подумаю об этом завтра.

6. На следующее утро

Как ни странно, но я отлично сплю всю ночь. Наверно, сказывается усталость. Я просыпаюсь, а за окном уже светло.

Я всё на том же диване, только укрыта уже не шалью, а пестрым лоскутным одеялом.

Я всё в том же темно-синем платье. Своём платье! И маникюр на руках тоже мой, сделанный аккурат к собранию акционеров (и чего выпендривалась, дура?) А на шее – ну, да, то самое колье, что подарил Паулуччи.

При воспоминании о маркизе (а теперь я уже почти не сомневалась, что он – настоящий маркиз) на глаза набегают слёзы. Конечно, это всё из–за него! Он даже фамильного колье не пожалел, чтобы мне отомстить. Не зря, ох, не зря Лида говорила, что он на Калиостро похож.

Теперь поступок лучшей подруги уже не казался предательством. Ну, подумаешь на собрании проголосовала против! Она же как лучше хотела. По сравнению с тем, что случилось дальше, потеря директорской должности уже казалась пустяком.

Я замечаю трюмо у окна и соскакиваю с дивана. Несмотря на платье, колье и маникюр, меня еще гложут сомнения, и в зеркало я смотрю с опаской. И когда в отражении я всё-таки вижу себя, с губ слетает вздох облегчения.

Слышу за дверью чьи-то шаги и быстро ныряю обратно под одеяло. Я не знаю, как должна себя вести со здешними обитателями, и поэтому предпочитаю пока прикинуться спящей.

– Я не рекомендовал бы сейчас волновать ее сиятельство таким известием, – раздается из-за полуоткрытых дверей незнакомый мне мужской голос.

Впрочем, мне тут все голоса незнакомы. В девятнадцатом веке я оказалась впервые.

– Я понимаю, Дмитрий Степанович, – отвечает другой голос – тоже мужской. – Но и вы меня поймите. По долгу службы я обязан поговорить с ее сиятельством как можно скорее. Я постараюсь сообщить эту ужасную новость со всем возможным тактом. И вы, надеюсь, не откажетесь при сём разговоре присутствовать.

Так, значит, меня всё-таки признали сиятельством. Надеюсь, что это хорошо. Во всяком случае, оказаться крепостной было бы куда как хуже.

В комнату заглядывает девушка в чепчике и белом переднике. Понятное дело – впустить сюда мужчин, не придав мне надлежащий вид, было бы неприличным.

– С добрым утром, ваше сиятельство! – она низко кланяется, а когда снова выпрямляется, я замечаю в ее взгляде неприкрытое любопытство. – Простите, мы не решились ночью вас побеспокоить. Надеюсь, вам было тут достаточно удобно.

– Да, благодарю вас.

Я стараюсь использовать как можно меньше слов, чтобы не употребить чего-нибудь такого, что вошло в обиход гораздо позднее. Нужно будет выяснить, есть ли в имении библиотека, и прочитать хоть несколько книг этой эпохи. Хотя я всё еще надеюсь, что это не понадобится. Ну, попугал меня Паулуччи, и довольно.

– Желаете умыться, Анна Николаевна?

Я едва не поправляю ее – не Николаевна, а Александровна! – но вовремя сдерживаю порыв. Она же имеет в виду не меня, а ту, другую, которой я на время стала. Хорошо хоть имена у нас с ней оказались одинаковыми.

Горничная приносит медный таз с водой и гребень. Я умываюсь, и она укладывает мне волосы в простую, но довольно милую прическу. Она хочет помочь мне снять колье, но я останавливаю ее – может быть, именно оно является обязательным атрибутом для перемещения во времени. Глупо было бы лишиться возможности вернуться домой.

А вот платье переодеть приходится. Чужой наряд я надеваю с опаской – как раз одежда может выдать меня первой. А ну-как настоящее «сиятельство» гораздо ниже ростом или тоньше в талии? Но платье – темно-вишневое, из весьма приятной телу ткани, – оказывается почти по размеру. А вот туфли немного жмут, но они – тряпочные, разносятся.

Девушка провожает меня в гостиную, и когда я вхожу туда, двое мужчин поднимаются с кресел.

– Рады приветствовать вас в Даниловке, ваше сиятельство, – говорит тот, что моложе. Судя по выправке, полицейский или военный. – Разрешите представиться – заседатель уездного суда Валерий Сергеевич Александров.

Я киваю и перевожу взгляд на другого. Тот тоже почтительно наклоняет голову.